Кафку одновременно называют австрийским и немецким писателем, но в обоих случаях — классиком и величайшим писателем нашего времени. И это не случайно. Влияние прозы Кафки, особенно его романов «Процесс» и «Замок», на литературу ХХ века было чрезвычайно широко (пик популярности в Западной Европе приходится на 50-60-е гг., в России в это время Кафка — запрещенный писатель) и вызвало если не целое направление в литературе, то общее желание изменить смысл литературы. Кафка, который при жизни не принадлежал ни к одному литературному течению, сумел выразить всеобщие устремления модернистского искусства ХХ в. Он одним из первых в сфере художественной прозы обратился к темам абсурда и разорванного сознания. Специфика прозы Кафки заключается в том, что новое содержание (т.е. нелогичное, иррациональное, фантасмагорическое, абсурдное, «сновидческую» реальность) воплощается в нарочито логичной, ясной, аскетичной форме, при этом Кафка полностью сохраняет традиционную языковую структуру, связность и причинно-следственную логичность. Иначе говоря, с помощью традиционных классических приемов Кафка изображает «нереальные» ситуации, и его герои могут логично на протяжении нескольких страниц рассуждать о нелогичных, просто невероятных вещах как о самых обыкновенных, при этом авторский комментарий отсутствует, дана только точка зрения героя, и читатель должен полагаться на собственный опыт. В результате возникает эффект: «все ясно, но ничего непонятно»; чувство шока, дискомфорта, безумия, иначе — «кафкиана», скрытая («перманентная») революция в прозе. Самые неправдоподобные и абсурдные события у Кафки, как, напр., превращение человека в насекомое в «Превращении» изображаются настолько обстоятельно и подробно, с большим количеством натуралистических деталей, что в конечном счете возникает ощущение их нерушимой достоверности.
Герман Гессе о романе «Процесс»:
«Вот еще одна редкостная, захватывающая, дарящая радость книга! Она, как и все произведения поэта, представляет собой сплетение тонких нитей грезы, умело сконструированный вымышленный мир, выполненный с таким изысканным умением, с такой напряженной силой воображения, что возникает жуткая, напоминающая отражение в вогнутом зеркале мнимая реальность. Поначалу она действует, как ужасный сон, подавляя и устрашая, пока читатель не постигнет тайного смысла этого сочинения. Тогда прихотливые, фантастические произведения Кафки начинают излучать утешение, ибо смысл его поэзии совсем не тот, о каком можно подумать, видя необыкновенную тщательность этой ювелирной работы; смысл ее — не в искусстве исполнения, а в религиозном чувстве. Произведения эти дышат кротостью, пробуждают покорность и благоговение. Так же и «Процесс»
Короче, этот «процесс» — не что иное, как греховность самой жизни, а «осужденные» — в отличие от невиновных — те подавленные, полные предчувствий люди, у которых от одного взгляда на эту греховную жизнь щемит сердце. Но они могут обрести спасение, идя стезей покорности, кротко принося себя в жертву неизбежному.
Такое учение о жизни возвещает «Процесс», причем не с помощью разъяснений и грубых аллегорий, а единственно средствами истинной поэзии. Читателя увлекает атмосфера призрачного, нереального мира, он оказывается втянутым в сложное переплетение сновидений и чувствует — но как бы издали, не пробуждаясь окончательно, — что в картинах этого фантастического мира грез он увидел и познал землю, ад и небо».
Альбер Камю о романе «Замок»:
«Роман «Замок» можно назвать теологией в действии, хотя прежде всего это описание странствий души человека в поисках спасения, который пытается выведать у предметов мира их верховную тайну, а в женщинах найти печать бога, который сокрыт в них».
Владимир Набоков о «Превращении»:
«Можно разъять рассказ, можно выяснить, как подогнаны одна к другой его детали, как соотносятся части его структуры; но в вас должна быть какая-то клетка, какой-то ген, зародыш, способный завибрировать в ответ на ощущения, которых вы не можете ни определить, ни игнорировать. Красота плюс жалость — вот самое близкое к определению искусства, что мы можем предложить. Где есть красота, там есть и жалость, по той простой причине, что красота должна умереть: красота всегда умирает, форма умирает с содержанием, мир умирает с индивидом. Если «Превращение» Кафки представляется кому-то чем-то большим, нежели энтомологической фантазией, я поздравляю его с тем, что он вступил в ряды хороших и отличных читателей».
Габриэль Гарсия Маркес о «Превращении»:
«Вега пришел вечером с тремя только что купленными книгами и дал мне одну наугад, как нередко делал, чтобы помочь мне уснуть. Но на этот раз все случилось наоборот. Я больше никогда не смог спать с прежним спокойствием. Это были «Метаморфозы» («Превращение») Франца Кафки в неправильном переводе Борхеса, опубликованном в Буэнос-Айресе издательством «Лосада», которые с первой же строки определили мой новый жизненный путь. Сегодня «Метаморфозы» один из самых великих символов мировой литературы: «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое». Были книги загадочные, чьи глубины были мне неведомы и во многом противоречили тому, что я знал до этого. Я читал Кафку, и мне не было необходимости искать аналоги в жизни, написанное я считал правдой, без лишних доказательств власти таланта и авторитета голоса писателя. Снова была Шахерезада, но не в своем сказочном мире, где все было возможно, а в ином мире, неизбежном, где все уже было потеряно».