«Даже прожив четверть века во Франции, Михаил Рогинский продолжал рисовать советскую Москву 1960-1970-х годов: блочные дома-хрущобы, окраинные пустыри, слякотные улицы, красные трамваи и телефонные будки давно вышедших из употребления моделей, толпу на остановках и покорные очереди. Но Рогинский оставался верен «совку» вовсе не потому, что полагал, что так положено русскому эмигранту в Париже: его картины не годились на экзотические сувениры для иностранцев. Просто тот мир, который в 1960-е годы Михаил Рогинский спасал от советской выморочности, разлагая его на надежные в своей простоте элементарные единицы бытия хлеб, стакан, дверь, примус, квадраты кафеля, постепенно стал собираться воедино, обретать законченность во времени и пространстве, превращаясь из мучительного личного опыта в объективную эстетическую целостность.
Благодаря Михаилу Рогинскому советская Москва стала таким же фактом искусства, что и Париж импрессионистов или Америка Эдварда Хоппера, а очереди обрели незыблемость евангельских сцен Джотто. Другие художники подвергали советский мир деконструкции или мифологизации Михаил Рогинский был единственным, кому удалось запечатлеть этот мир как некую вневременную, непреложную и свободную от идеологических спекуляций подлинность.»
ИРИНА Ъ-КУЛИК
» Теперь вместо вещей люди, похожие, впрочем, на вещи. И гораздо менее индивидуализированные, чем вещи у раннего Рогинского. Это масса. Даже если изображены немногие люди или вообще кто-то один. Ну, как капля не отличается по составу от лужи.
Это тяжелые, как правило, работы. Безнадежные какие-то. В них все серо, холодно, убого, тягуче. Иногда там, как и раньше, появляются реплики банальные.
И, при всем при этом, они про любовь. Какую-то ущербную, кривенькую, как примус, но теплую, как он же. Так обычно честные, умные и способные чувствовать россияне любят свою Родину.
Рогинский в этих работах реализовал свою старую мечту писать, как соцреалист, но не о соцреалистическом. «
Вадим Кругликов.
