А у Рембрандта было миросозерцание, он потому так и писал, надо было ему так писать. Да, но не все Рембрандты, есть просто последователи, т.е. люди, которые увлечены понятиями о форме и тем, как учитель изображает мир, и тоже начинают так же изображать мир. Им тоже так хочется. Есть Сезанн, он всю жизнь думал о мире и о той форме и цвете, какие он даст на своих картинах тому, что он видит, а потом пошли последователи и стали делать, как Сезанн, стараясь так же воспринимать видимый мир, как и он. А мы кто Мы последователи Пикассо, нам понравилось, как он изображает видимый мир совсем по-иному, и мы тоже поступили в школу кубизма и стали делать картины, очень схожие с картинами Пикассо, так как мы приняли его взгляды на мир, так что всякий скажет: “А это последователи Пикассо”. Но вот один художник, Малевич, написал просто квадрат и закрасил его сплошь розовой краской, а другой — черной краской и потом еще много квадратов и треугольников разных цветов. Нарядной была его комната, вся пестрая, и хорошо было глазу переходить с одного цвета на другой… — все разной геометрической формы. Как спокойно было смотреть на разные квадраты, ничего не думалось, ничего не хотелось. Розовый цвет радовал, а рядом черный тоже радовал вместе.
И нам понравилось. Хорошо было сидеть в такой комнате и не думать ни о каких предметах, а краски веселили комнату и радовали. Цветисто, приятно и спокойно от законченных геометрических форм.
Мы тоже стали супрематистами (он себя так назвал). И вот, две недели тому назад, спустя год после его выставки, и мы вчетвером разукрасили три комнаты цветными геометрическими формами, делая из них разные цветные комбинации, и позвали людей, назвав это клубом левой федерации. Нарядно, весело. Мы сами нарядные и веселые, и пришли люди и долго рассуждали с нами, почему это так мы сделали и не написали никаких предметов на картинах, их всегда пишут художники, а я и сама не знаю почему Мне просто так нравится комбинировать краски и радоваться и желтому, и красному, и черному; я и делаю.
“Да ведь это легко! Это всякий может сделать! И ребенок так сделает!” Да, так работать не трудно. Но разве нужно, чтобы было трудно Да, но где же ваш взгляд на мир видимый Ведь тут только просто красивые и некрасивые, спокойные и неспокойные комбинации, удачные и неудачные… Один любит делать легкие формы, другой — тяжелые, один — мелкие, другой — крупные.
У одного все приятно смотреть, все уравновешенно, спокойно, красиво, а у другого очень неприятно и неспокойно (не убедительно). Один, значит, талантливо комбинирует цвета и формы, а другой не талантливо. Вот и все. Никакого тут миросозерцания нет. И чувств никаких нет, настроений. А чувство есть просто чувственность красок. Вот и все.
Живопись это или не живопись Живопись, если ее понимать, что это значит писать живые предметы, то это не живопись. Орнамент это Орнамент к чему-то приспособлен, а это ни к чему, само по себе. Значит, и не орнамент и не живопись.
Да что же это Сама я ничего не знаю. Теперь свобода. Делай что хочешь…»
Так писала в 1916 году Вера Пестель. Двадцатидевятилетняя художница, родившаяся в обеспеченной московской семье Бальи, счастливая жена и мать двоих детей, так и не бросившая детское увлечение рисованием и живописью.
