Ёптель

это не вероятно, но факт!

В Уставе черным по белому сказано: рано или поздно любой мастер получает Заказ. Настал этот день и для меня.

В Уставе черным по белому сказано: рано или поздно любой мастер получает Заказ. Настал этот день и для меня. Заказчику было лет шесть. Он сидел, положив подбородок на прилавок, и наблюдал, как

Заказчику было лет шесть. Он сидел, положив подбородок на прилавок, и наблюдал, как «Венксинг» копирует ключ от гаража. Мама Заказчика в сторонке щебетала по сотовому.
А вы любой ключик можете сделать спросил Заказчик, разглядывая стойку с болванками.
Любой, подтвердил я.
И такой, чтобы попасть в детство
Руки мои дрогнули, и «Венксинг» умолк.
Зачем тебе такой ключ спросил я. Разве ты и так не ребенок
А сам принялся лихорадочно припоминать, есть ли в Уставе ограничения на возраст Заказчика. В голову приходил только маленький Вольфганг Амадей и ключ к музыке, сделанный зальцбургским мастером Крейцером. Но тот ключ заказывал отец Вольфганга
Это для бабы Кати, сказал мальчик. Она все вспоминает, как была маленькая. Даже плачет иногда. Вот если бы она могла снова туда попасть!
Понятно, сказал я. Что же, такой ключ сделать можно, я молил Бога об одном: чтобы мама Заказчика продолжала болтать по телефону. Если хочешь, могу попробовать. То есть, если хотите сударь.
Вот елки-палки. Устав предписывает обращаться к Заказчику с величайшим почтением, но как почтительно обратиться к ребенку «Отрок» «Юноша» «Ваше благородие»
Меня Дима зовут, уточнил Заказчик. Хочу. А что для этого нужно
Нужен бабушкин портрет. Например, фотография. Сможешь принести Завтра
А мы завтра сюда не придем.
Я совсем упустил из виду, что в таком нежном возрасте Заказчик не пользуется свободой передвижений.
Долго еще Мама мальчика отключила сотовый и подошла к прилавку.
Знаете, девушка, понес я ахинею, от которой у любого слесаря завяли бы уши, у меня для вашего ключа только китайские болванки, завтра подвезут немецкие, они лучше. Может, зайдете завтра Я вам скидку сделаю, пятьдесят процентов!
Я отдал бы годовую выручку, лишь бы она согласилась.
Наш инструктор по высшему скобяному делу Куваев начинал уроки так: «Клепать ключи может каждый болван. А Заказ требует телесной и моральной подготовки».
Придя домой, я стал готовиться. Во-первых, вынес упаковку пива на лестничную клетку, с глаз долой. Употреблять спиртные напитки во время работы над Заказом строжайше запрещено с момента его получения. Во-вторых, я побрился. И, наконец, мысленно повторил матчасть, хоть это и бесполезно. Техника изготовления Заказа проста как пробка. Основные трудности, по словам стариков, поджидают на практике. Толковее старики объяснить не могут, разводят руками: сами, мол, увидите.
По большому счету, это справедливо. Если бы высшее скобяное дело легко объяснялось, им бы полстраны занялось, и жили бы мы все припеваючи. Ведь Пенсия скобяных дел мастера это мечта, а не Пенсия. Всего в жизни выполняешь три Заказа (в какой момент они на тебя свалятся, это уж как повезет). Получаешь за них Оплату. Меняешь ее на Пенсию и живешь безбедно. То есть, действительно безбедно. Пенсия обеспечивает железное здоровье и мирное, благополучное житье-бытье. Без яхт и казино, конечно, излишествовать запрещено Уставом. Но вот, например, у Льва Сергеича в дачном поселке пожар был, все сгорело, а его дом уцелел. Чем такой расклад хуже миллионов
Можно Пенсию и не брать, а взамен оставить себе Оплату. Такое тоже бывает. Все зависит от Оплаты. Насчет нее правило одно Заказчик платит, чем хочет. Как уж так получается, не знаю, но соответствует такая оплата в общем, соответствует. Куваев одному писателю сделал ключ от «кладовой сюжетов» (Бог его знает, что это такое, но так это писатель называл). Тот ему в качестве Оплаты подписал книгу: «Б. Куваеву всех благ». Так Куваев с тех пор и зажил. И здоровье есть, и бабки, даже Пенсия не нужна.
Но моральная подготовка в таких условиях осуществляется со скрипом, ибо неизвестно, к чему, собственно, готовиться. Запугав себя провалом Заказа и санкциями в случае нарушения Устава, я лег спать. Засыпая, волновался: придет ли завтра Дима
Дима пришел. Довольный. С порога замахал листом бумаги.
Вот!
Это был рисунок цветными карандашами. Сперва я не понял, что на нем изображено. Судя по всему, человек. Круглая голова, синие точки-глаза, рот закорючкой. Балахон, закрашенный разными цветами. Гигантские, как у клоуна, черные ботинки. На растопыренных пальцах-черточках висел не то портфель, не то большая сумка.
Это она, пояснил Дима. Баба Катя. И добавил виновато: Фотографию мне не разрешили взять.
Вы его прямо околдовали, заметила Димина мама. Пришел вчера домой, сразу за карандаши: «Это для дяди из ключиковой палатки».
Э-э благодарю вас, сударь, сказал я Заказчику. Приходите теперь через две недели, посмотрим, что получится.
На что Дима ободряюще подмигнул.
«Ох, и лопухнусь я с этим Заказом», тоскливо думал я. Ну да ладно, работали же как-то люди до изобретения фотоаппарата. Вот и мы будем считывать биографию бабы Кати с этого так называемого портрета, да простит меня Заказчик за непочтение.
Может, что-нибудь все-таки считается неохота первый Заказ запороть
Для считывания принято использовать «чужой», не слесарный, инструментарий, причем обязательно списанный. Чтобы для своего дела был не годен, для нашего же в самый раз. В свое время я нашел на свалке допотопную пишущую машинку, переконструировал для считывания, но еще ни разу не использовал.
Я медленно провернул Димин рисунок через вал машинки. Вытер пот. Вставил чистый лист бумаги. И чуть не упал, когда машинка вздрогнула и клавиши бодро заприседали сами по себе: «Быстрова Екатерина Сергеевна, род. 7 марта 1938 года в пос. Болшево Московской области»
Бумага прокручивалась быстро, я еле успел вставлять листы. Где училась, за кого вышла замуж, что ест на завтрак Видно, сударь мой Дима, его благородие, бабку свою (точнее, прабабку, судя по году рождения) с натуры рисовал, может, даже позировать заставил. А живые глаза в сто раз круче объектива; материал получается высшего класса, наплевать, что голова на рисунке как пивной котел!
Через час я сидел в электричке до Болшево. Через три разговаривал с тамошними стариками. Обдирал кору с вековых деревьев. С усердием криминалиста скреб скальпелем все, что могло остаться в поселке с тридцать восьмого года шоссе, камни, дома. Потом вернулся в Москву. Носился по распечатанным машинкой адресам. Разглядывал в музеях конфетные обертки конца тридцатых. И уже собирался возвращаться в мастерскую, когда в одном из музеев наткнулся на шаблонную военную экспозицию с похоронками и помятыми котелками. Наткнулся и обмер.
Как бы Димина бабушка ни тосковала по детству, вряд ли ее тянет в сорок первый. Голод, бомбежки, немцы подступают Вот тебе и практика, ежкин кот. Еще немного, и запорол бы я Заказ!
И снова электричка и беготня по городу, на этот раз с экскурсоводом:
Девушка, покажите, пожалуйста, здания, построенные в сорок пятом году
На этот раз Заказчик пришел с бабушкой. Я ее узнал по хозяйственной сумке.
Баб, вот этот дядя!
Старушка поглядывала на меня настороженно. Ничего, я бы так же глядел, если бы моему правнуку забивал на рынке стрелки незнакомый слесарь.
Вот Ваш ключ, сударь.
Я положил Заказ на прилавок. Длинный, с волнистой бородкой, тронутой медной зеленью. Новый и старый одновременно. Сплавленный из металла, памяти и пыли вперемешку с искрошенным в муку Диминым рисунком. Выточенный на новеньком «Венксинге» под песни сорок пятого.
Баб, смотри! Это ключик от детства. Правда!
Старушка надела очки и склонилась над прилавком. Она так долго не разгибалась, что я за нее испугался. Потом подняла на меня растерянные глаза, синие, точь-в-точь как на Димином рисунке. Их я испугался еще больше.
Вы знаете, от чего этот ключ сказала она тихо. От нашей коммуналки на улице Горького. Вот зазубрина мы с братом клад искали, ковыряли ключом штукатурку. И пятнышко то же
Это не тот ключ, сказал я. Это ну, вроде копии. Вам нужно только хорошенько представить себе ту дверь, вставить ключ и повернуть.
И я попаду туда В детство
Я кивнул.
Вы хотите сказать, там все еще живы
На меня навалилась такая тяжесть, что я налег локтями на прилавок. Как будто мне на спину взгромоздили бабы-катину жизнь, и не постепенно, год за годом, а сразу, одной здоровой чушкой. А женщина спрашивала доверчиво:
Как же я этих оставлю Дочку, внучек, Диму
Баб, а ты ненадолго! закричал неунывающий Дима. Поиграешь немножко и домой.
По Уставу, я должен был ее «проконсультировать по любым вопросам, связанным с Заказом». Но как по таким вопросам консультировать
Екатерина Сергеевна, произнес я беспомощно, Вы не обязаны сейчас же использовать ключ. Можете вообще его не использовать, можете потом. Когда захотите.
Она задумалась.
Например, в тот день, когда я не вспомню, как зовут Диму
Например, тогда, еле выговорил я.
Вот спасибо Вам, сказала Екатерина Сергеевна. И тяжесть свалилась с меня, испарилась. Вместо нее возникло приятное, острое, как шабер, предвкушение чуда. Заказ выполнен, пришло время Оплаты.
Спасибо скажите Диме, сказал я. А мне полагается плата за работу. Чем платить будете, сударь
А чем надо спросил Дима.
Чем изволите, ответил я по Уставу.
Тогда щас, и Дима полез в бабушкину сумку. Оттуда он извлек упаковку мыла на три куска, отодрал один и, сияя, протянул мне. Теперь вы можете помыть руки! Они у вас совсем черные!
Дима, что ты! вмешалась Екатерина Сергеевна, Надо человека по-хорошему отблагодарить, а ты
Годится, прервал я ее. Благодарю Вас, сударь.
Они ушли домой, Дима держась за бабушкину сумку, Екатерина Сергеевна нащупывая шершавый ключик в кармане пальто.
А я держал на ладони кусок мыла. Что оно смоет с меня Грязь Болезни Может быть, грехи
Узнаю сегодня вечером.
Калинчук Елена Александровна

.