Близкий по духу к прерафаэлитам английский живописец и иллюстратор вошёл в историю, как один из самых ярких представителей английской живописи XIX века. Его творчество повлияло на целые поколения молодых художников, а его полотна и по сей день восхищают проработкой деталей, поэтической красотой образов и особой атмосферой иного мира.
В 1853 году Берн-Джонс поступил в Эксетер-колледж Оксфорда, одного из старейших университетских городов Англии, где изучал теологию, намереваясь в дальнейшем стать священником. В стенах колледжа он познакомился с Уильямом Моррисом, ставшего на долгие годы его другом и единомышленником. Молодых людей связала общая любовь к искусству и увлечение Средневековьем, в котором они видели источник творческого вдохновения.
Из статей критика Джона Рескина друзья узнали о существовании Братства Прерафаэлитов, идеи которых были созвучны их собственным взглядам на искусство. А после того, как они увидели акварель Россетти «Данте, рисующий ангела» (1853), прерафаэлиты стали для них художественным идеалом, а сам Данте Габриэль Россетти – кумиром. Моррис и Берн-Джонс приняли решение отказаться от богословия ради живописи – отныне искусство стало их единственной религией.
В 1855 году молодые люди, так и не получив ученую степень, оставили Оксфорд, чтобы всецело посвятить себя искусству. Они переехали в Лондон и сняли небольшую комнату на двоих, все свободное время занятиям искусством. Пройдет совсем немного времени, и они возглавят движение прерафаэлитов второй волны, отличительной чертой которого отныне станут увлечение стариной и утверждение художника как мастера-универсала.
В начале 1856 года Берн-Джонс лично познакомился с Россетти, который в то время лично преподавал в Рабочем колледже, и стал ассистентом в его мастерской.
В 1861 году в компании с Милессом и Брауном Берн-Джонс совершил путешествие в Италию, а в 1862 году побывал там с Рескиным, внимательно и скрупулезно изучая живопись эпохи Возрождения, особенно Мантеньи, Боттичелли и Микеланджело. Под влиянием этих художников он в значительной степени изменил свою раннюю манеру, основанную на подражании Россетти, выработав свой собственный стиль, который был скорее умозрительным, чем эмоциональным. Его работы стали более жесткими. Отныне линия и контур доминируют в них над цветом, ставшим более локальным.
Любимыми темами художника были исполненные религиозного мистицизма средневековые легенды и сюжеты античных мифов, также трактованные в мистическом ключе. Основная художественная проблематика его полотен – герой как игрушка Судьбы, инструмент в руке Провидения. Статичность поз и плавная ритмика его холстов создает ощущение замедленности, зачарованности действия. Картины Берн-Джонса созерцательны и полны неземной отрешенности.
Обретя свой идеал в классическом искусстве, Берн-Джонс крайне нетерпимо относился ко всем новым веяниям в живописи. Скромный и замкнутый в жизни, художник отличался в вопросах искусства крайней категоричностью суждений.
Свое живописной кредо Берн-Джонс сформулировал так: «Я представляю картину как красивый романтический сон о том, чего никогда не было и никогда не будет; сон этот озарен неземным светом, в нем мы видим те земли, в которых никто и никогда не побывает и не постигнет их. Мое единственное стремление – сделать формы красивыми. Такие художественные взгляды сделали Берн-Джонса одним из лидеров эстетизма, а впоследствии позволили причислить его творчество к символизму.
